"Да, я его знал: мы были друзьями."
Мартин Септим.Так мог бы сказать каждый, кто прошел ES IV: Oblivion. Но Дрожащие Острова и Рыцарей Девяти я проходила уже с тяжелым сердцем и странным чувством ужасной утраты. Хотя, вроде бы, все было правильно: герой пожертвовал собой и снова над нами мирное небо. Но ведь Тамриэль потерял императора, который мог бы стать великим - человека смелого, умного, великодушного и благородного, большая, кстати говоря, редкость на троне по итогам прошедших эпох. Ни сияюще - сиреневый с золотом Млечный Путь протектората Безумного Бога, ни возможность нанести поражение Умарилу Неоперенному, много о себе возомнившему айлейдскому принцу - чародею не смогли меня ни развлечь, ни утешить. Хотя я старалась, видят Боги, я старалась. Но никакие авантюры и путешествия не могли заставить забыть о смерти друга.
Кто была матерью будущего императора Мартина I Септима - нам неизвестно. Была ли она знатной придворной дамой или просто хорошенькой простолюдинкой, она смогла обратить на себя внимание императора Уриэля Септима VII. Каковы бы ни были отношения императора с фавориткой: была ли это кратковременная страсть или серьезное увлечение, Уриэлю VII была глубоко небезразлична судьба его незаконнорожденного сына. Предчувствуя опасность для себя и своих наследников в будущем и желая защитить, спрятать младенца от врагов правящей династии Септимов, он повелел Джоффри, одному из своих верных Клинков, впоследствии ставшего магистром Ордена, передать Мартина на воспитание в семью фермера.
Немногое известно и о жизни Мартина до того, как он становится ключевой фигурой Кризиса Обливиона: только то, что он рассказывал о себе сам. Мартин Септим в юности увлекался изучением даэдрических культов, но как и многие начинающие демонологи, заигрался. И был легко обведен вокруг пальца ловкими и остроумными даэдрическими принцами, которые совершенствовались в искусстве завлечения "доверчивых юных душ" задолго до появления Империи. Сам Мартин Септим рассказывал о случившемся довольно сдержанно, не вдаваясь в подробности: в результате подобного увлечения погибли люди, его друзья, в чем будущий император никогда не прекращал себя винить. Мировоззрение его с тем трагическим случаем коренным образом изменилось. Мартин навсегда прекратил заигрывать с даэдрической магией и стал священником Имперского культа. Память о случившемся была так сильна, что даже когда Клинкам и его народу потребовалось, чтобы Мартин Септим применил свои оккультные знания для изучения Плана Обливиона и противостояния Мехрун Дагону, он не сразу смог решиться на это. Но причиной сомнений Септима была вовсе не трусость: своими действиями Мартин все еще боялся причинить вред людям.
На протяжении всей кампании его жертвенность, самоотверженность и готовность принести себя на алтарь служения некоей Высшей Цели, противостоянию даэдрическому Хаосу - Мартин не переставал восхищать меня. Хотя осада Кватча и во многом и подорвала его веру в себя, в богов, которым он служил и в служении которым пытался найти утешение и искупить свою вину, он продолжил следовать своей судьбе и принялся за изучение манускриптов, которые должны были указать, как остановить вторжение Мехрун Дагона в Тамриэль.
Давайте посмотрим правде в глаза - так ли много во всей серии Elder Scrolls персонажей, вызывающих столь безоговорочную симпатию? Тайбер Септим - лжец и интриган, Барензия - королева сомнительных моральных убеждений, Потема - безумная правительница нежити с Севера, Трибунал - лжец на предателе сидит и лжецом погоняет.
Да, признаю, каждый имеет право на свое мнение и иногда это мнение не совпадает со мнением большинства. Вот и я вынуждена согласиться с мнением рейдера Марнары: Тайбер Септим был легендарным правителем. Да, победителей не судят - никто столько не сделал для Тамриэльской Империи, сколько сделал он. Самим существованием Тамриэля в том виде, в котором мы его знаем, мы обязаны именно ему. Опять- таки, посредственных императоров не обожествляют - им ставят несколько статуй, чтобы через пару веков успешно забыть о том, кого, собственно, эти статуи изображали когда - то. Но сколько бы я о нем не читала, сколько ни слышала о великом Тайбере Септиме, о битве при Санк`Тор, сколько ни встречалась с его Клинками в миссиях - я так и не смогла испытать к нему хоть что - то, похожее на симпатию. Говорит ли это о потрясающей исторической близорукости автора? Вот этого я уже сказать не могу. Но в величии Талоса - Тайбера, даже в его связи с королевой Барензией было так мало... человеческого.
Барензия? Королева - мать Морровинда, ныне царствующая, действительно вела очень тонкую игру. Ее судьба была довольно трагична и множество испытаний выпало на ее долю: ее пребывание на троне и твердость позиций во многом зависели от того, насколько хорошим будут отношения королевы Морровинда с правящей династией Сиродиила, с Империей. Из большинства трудностей, порожденных необходимостью балансировать между настроениями Домов Вварденфелла и прислушиваться к Имперским требованиям, королева Барензия вышла достойно. Но... Но хотя все ее действия и были вызваны суровой необходимостью, в них всегда было так много холодного расчета. Да, глупые, доверчивые и нерасчетливые всегда оказываются смяты и сожраны в первую очередь. Но симпатия не всегда оказывается на стороне разума. Чаще всего она бывает продиктована именно глупыми чувствами.
Что же касается Трибунала, то во время всей недолгой, но блистательной карьеры Нереварина меня не покидало смутное чувство, что что - то во всей этой истории не так... На первый взгляд, все просто - вот благородный герой, погибший много веков назад в ужасной битве. Да, он возродился и в Темные Времена принесет всем освобождение, мир и любовь. А вот и ужасный безумный злодей, занимающийся безумными своими злодействами в самом сердце Красной Горы, откуда он насылает мор и пепельные бури на страдающий Морровинд. А вот и мудрый Трибунал, который ждал, когда же возродиться их старый друг и покарает их старого врага, "в доме, который построил Джек". Что не так во всей этой легенде об отважных героях и ужасных злодеях? А просто мудрый Трибунал, старые друзья, предали Неревара в битве при Красной Горе. А Дагот Ур сошел с ума от горя и стал главным Дьяволом Вварденфелла, пытаясь с помощью корпруса принести данмерам благословение. Лорд Ворин Дагот был чертовски убедителен. Что не помешало Нереварину его убить, конечно. Но некоторые вещи не забываются.
Императором Мартин I пробыл недолго. Едва канцлер Окато успел присягнуть Мартину I Септиму, как врата Обливиона открылись повсюду в Имперском городе и сам Мехрун Дагон появился, ликующий, огненный, ужасный, уверенный в своей победе. Мартин не стал отсиживаться во дворце, "благоразумно" держа оборону. С боем он решил прорываться в город, никому не сказав о своем плане - спонтанном, отчаянном, безумном.
С точки зрения разумной стратегии и тактики, это было самоубийственное решение. К слову, оно и привело, в некотором смысле, к самоубийству, но то было скорее жертвоприношение - и в роли жертвы был тот, в ком текла кровь драконов.
Не всегда разумные решения являются действительно разумными. История знает множество примеров того, как именно самоубийственные поступки, продиктованные то ли глупостью, то ли смелостью, то ли личным героизмом, то ли отчаянием или просто безысходностью - оказывались единственно правильными. Интуитивно Мартин Септим выбрал правильное решение. Воплотить в жизнь которое удалось - не кропотливой подготовкой, не продуманной игрой - а чудом. Богами. И удачей.
И в Храме Мартин Септим сломал Амулет Королей, который с таким трудом мы доставали из Рая Каморана (вырывая из рук безумных, не очень безумных и довольно вменяемых культистов), приняв облик Акатоша, он схватился с Мехрун Дагоном - и победил. Принц Даэдра был изгнан из Смертного Плана навсегда.
Мартин же остался в облике дракона - но когда все было кончено, сияющий золотой дракон обратился в камень. Иногда боги снисходят к людям - к лучшим из них. Но они всегда возвращаются туда, откуда пришли, откуда откликнулись на зов. А смертное тело, пустой сосуд, на время ставший воплощением божества, оказывается больше не нужен. Без божественного огня, но не в силах вернуть себе человеческую природу, Мартин Септим стал прижизненной статуей себе же, напоминанием о своем подвиге, равным только алессианским временам, когда вожди заботились не столько о том, что о них напишут в летописях, а исполняли свое предназначение, свою судьбу.
"Точная судьба Мартина Первого неизвестна"
арт любезно одолжен отсюда:
